В компании детей этот ребенок обычно выделяется тем, что никак не досаждает взрослым. Но если присмотреться, можно заметить, что глаза у него как будто за занавесками. Как будто он потерялся в этом мире, а себя нашел в своем собственном, куда никому постороннему нет доступа. Эта роль так и называется - Потерянный ребенок.
Обычно Потерянный ребенок выполняет отчетливое послание семьи: не живи, ты нам мешаешь своей жизнью. Это послание может быть прямым. Допустим, в семье родился следующий ребенок, и малыш, который не успел вырасти, слышит от мамы: ты уже большой, займись чем-нибудь, пока я с маленьким. Найди себе хоть какое-нибудь дело! Не трогай меня, не отвлекай меня от моих дел.
И вот замечательный ребенок не требует внимания. Он сидит где-нибудь в уголке, рисует, мечтает, играет в свои игрушки, разговаривает сам с собой. Гости завидуют: какой он у вас спокойный, не то, что наш, от которого спасенья нет. Он никому не мешает. Он все время занимается собой.
В итоге человек, который умудрился спрятать свою жизнь от других людей, при проявлении во внешний мир испытывает чувство вины, стыда. Извините, пожалуйста, я вам не помешаю? Я быстро-быстро, а потом спрячусь, исчезну. И нырк в компьютер. И снова никому не мешает.
Другой вариант: в детском саду ты сам ищешь компанию и выдерживаешь нападки воспитателя. Ты не козел отпущения, который довел весь детский сад своими криками, капризами или болезнями. Ты не герой семьи, который и зубы чистит, и умывается, и застегивается, и читает, и считает, и гордость детского сада. Ты не благодетель, который шуршит, помогая воспитателю, а просто предоставлен сам себе. В итоге ты находишь себе нишу. И через какое-то время родители слышат: у вас такой хороший мальчик, его не видно и не слышно.
Потерянный ребенок может до такой степени уйти в математику, компьютер, оловянных солдатиков, коллекционирование машин, что начинает производить на людей впечатление аутиста. У него может сформироваться и зависимость, потому что любому человеку надо быть где-то эмоционально принятым - хотя бы в компьютере, хотя бы в машинках, и потому он полностью уходит в мир своих фантазий, своих представлений.
В чем триллер, если говорить об истории Потерянного ребенка? Ведь вроде бы ничего страшного: сидит себе тихо, никого не трогает. Но дело в том, что мы учимся азбуке чувств, глядя в зеркало, которым являются другие люди. Для того, чтобы мы знали, что такое смешно, грустно, печально, страшно, надо, чтобы в момент, когда мы это испытываем, кто-то назвал: тебе страшно? Чего это ты такой печальный? Нужно, чтобы установилось внутреннее тождество между собственными поднимающимися, пока неизвестными чувствами и тем, как это называется. Чтобы мы сами могли различать свой мир чувств. Из коробочки очень плохо видно.
А Потерянный ребенок учится таким образом: когда рассказывают анекдот, они все смеются. Значит, анекдот - это смешно. А когда их обижают, они печалятся. Вот это, наверное, печаль. Это у них так, не то, что у меня! То есть, он собирает информацию о чувствах, разглядывая, как ведут себя другие люди. Немножко инопланетянин, который не знает настоящего языка землян. Про свои собственные чувства он плохо знает. Он их обозначает для себя: вот сейчас мне должно быть страшно. А сейчас я должен быть печальным. А сейчас я должен радоваться. Но поскольку человек - существо сложное, и в минуту страшной радости иногда начинает плакать, а в момент, когда ему ужасно страшно, может испытывать восторг, то Потерянный ребенок может спутать свои бирочки: «Страшно» и «Печально». Или вовсе забыть о них.
…На сеансе терапии разговариваю с молодой женщиной о ее сыне 14 лет, у которого проблемы в школе. Спрашиваю: а вы пытались рассказать ему, что учительница тоже человек, что она тоже устает, что не всегда то, что она говорит по отношению к вашему сыну, относится именно к нему, возможно, это ее характер и ее усталость. Мама поговорила с сыном, а потом приходит и говорит: у него были такие изумленные глаза! Скажите, а вы, взрослый человек, неужели этого не знали?
Когда ребенок растет, то до трех лет родители в силу социальных ожиданий все-таки предполагают, что ребенок не знает, что не надо прыгать из окна, потому что здесь высоко, что не надо хвататься за чайник, потому что он может быть горячим. А вот после трех лет в родителях проявляются странные вещи. Они не рассказывают о том, что происходит в жизни, а ждут от ребенка, что он каким-то мистическим образом сам это поймет. И очень возмущаются, когда он этого не понимает.
То же самое происходит с чувствами. Когда я в дикой ярости, и родители мне говорят: «С нами нельзя так разговаривать!», становится понятно, что поведенчески я что-то не то делаю. А если мне говорят: ууу, какой ты, когда ты злишься, это у тебя что – ярость? Или просто недовольство? Появляется лейбл чувства. Вот когда я такой – я злюсь. Когда я такой – я показываю свою любовь. Когда я такой – я тревожен. Постепенно осваивается азбука чувств. А если эти лейблы не обозначились, если навстречу чувствам шли только оценочные суждения, если никто не учил слушать себя, то чувства воспринимаются даже самим человеком как что-то тревожное, малопонятное. Что с этим делать, он не знает.
Когда такой человек вырастает, он оперирует догадкой, обозначающей чувства. Он не проявляет чувств – он их показывает. В этой ситуации я должен быть в гневе. А в этой ситуации я должен быть в печали. Он присваивает чувства других, выводя их не из собственного опыта, а из наблюдений за другими людьми. Когда в семье, например, никогда не проявляют любовь, то потом взрослый человек может сказать: а я и не знаю, люблю ли я. Этот человек вроде бы мне нужен, и вроде бы я без него жить не могу, но я не знаю, как это бывает. А вот говорят, что некоторые люди, когда любят, ночей не спят, им плохо, а у меня этого не бывает, значит, у меня, наверное, это не любовь. То есть, они постоянно пытаются приложить внешнюю мерку к своему внутреннему миру.
Но если мы не предъявляем миру свои собственные чувства – с чего вы взяли, что люди будут их давать нам? «Мне бы этого очень хотелось! Если можешь – дай!» В ответ человек может дать, может не дать, но если ты не говоришь о том, что для тебя важно и нужно, получаешь не то, что тебе нужно, а то, что тебе считают нужным дать. И тебе это не всегда приятно.
Эта двойственность проявляется в близких отношениях. Такой человек часто быстро истощается, потому что в домашних условиях Потерянный ребенок, как и Благодетель, тратит большую часть психической энергии на то, чтобы себя сдерживать. И тогда во внешнем мире они избыточно тратят энергию, то это не сбалансированная энергетическая система. Сброс – а потом очень быстро наступает истощение.
Он не умеет вступать в диалог. Но мы учимся мыслить в живом общении, и только потом переносим этот способ внутрь себя. Настоящее мышление - это всегда диалог с кем-то, к кому я обращаюсь, слышу ответ, и реагирую в зависимости от ответа. А если ты сидишь в коробочке и получаешь информацию только из книг, из фильмов, из рассказов других людей, диалогичность - тревожный фон.
Поэтому Потерянный ребенок общается так: я хотел бы вам принести объективную информацию. В ответ он может услышать: а зачем она мне? Но если вам не нужна моя информация, то я вам ее не буду носить. Он все время опаздывает. Он говорит очень важные, иногда очень интересные вещи, но не вступает диалог, и потому часто то, что он говорит, или не вовремя, или неуместно. Поэтому взрослые Потерянные дети так любят одинокие путешествия, одинокие прогулки, выбирают такие занятия, где можно зависеть только от себя.
Ольга Троицкая
Комментариев нет:
Отправить комментарий