
— Мой дорогой, у нас, кажется, будет тройня!… — сказала я радостно, выходя из кабинета УЗИ.— Глобально, — изрек мой муж и погрузился в пучину раздумий о хлебе насущном.
Мужчины, думаю, его поймут. Нашим тройняшкам уже год, и муж из этих глубин так и не всплыл на поверхность — все бурчит под нос о чем-то своем, мужском: как прокормить эту ораву и почему государству, а вернее, нашему мэру откровенно наплевать на помощь многодетным семьям. А тем временем наша веселая орава растет на радость бабушкам, дедушкам, теткам и дядьям.

В нашем подъезде девять лет назад родилась тройня в семье Николаевых. Первая тройня в Советском районе. Я несколько раз сталкивалась с мамой и девочками-тройняшками в лифте. Может, это — эпидемия?

Никто из окружающих на меня не обижался, все оберегали и лелеяли. На работе нежно умилялись моему округлению и не заваливали заданиями. Я была лучшей невесткой для свекра и свекрови. Муж изменился до неузнаваемости: застегивал мне молнию на сапогах, помогал снимать и надевать колготки, носил тяжелые сумки, мыл полы и пылесосил. Я наконец-то почувствовала ЭТО — что значит быть женщиной!
Мой мини-космос активно развивался под любимые сонаты Моцарта. Где-то там, на трех разных орбитах шла своя жизнь. И три космонавта уже вовсю копошились и толкались, предвкушая, как выйдут в положенный срок в открытое пространство.

— Мосунова, ничего не есть! Скоро придем за тобой, — мрачно распорядилась медсестра.
Чтобы снять невроз — достала краски и села на подоконник рисовать. Как же не хотелось расставаться с малышами! Я нарисовала дерево и на нем трех птичек.
— Ну что, рожаем ?— весело подмигнула мне врач.
… Меня прокесарили. Хотя я до последнего твердила: «Я сама рожу! Не кладите меня под нож!»…
Сережа, Маня, Саня — все по сорока одному сантиметру, все по два с половиной килограмма.
— Мать, да ты их, видать, одинаково любила, — прозвучали где-то у выхода из темного тоннеля слова анестезиолога, когда я медленно отходила от наркоза.
Кто-то взял мою руку и долго вязал какие-то разноцветные браслетики на запястье. Они что там, фенички вяжут? Только сутки спустя поняла, что это — бирки с датой и весом новорожденных.

Нет, это уже не мои дети. «Мои» — было, когда была куча-мала.
А сейчас — один орет, второй спит, третий обкакался. К кому бежать, что мне делать?

Увидев светлые крестики на белых ниточках, я заплакала:
— Серебро Господа моего!
Вспомнила слова из песни БГ.

Неделя шла за неделей. Я вдруг почувствовала, что меня парализовало — не могу разогнуться. Так и ходила по квартире, сгорбившись. Я даже научилась спать во время кормления. Боялась только, что ребенок из рук выпадет. Да к тому же, начала забывать очередность: накормлю два раза одного, а пропущенный вдруг начинает с утроенной силой орать и требовать своего. Вспомнила, как до родов подруги шутили:
— А ты их зеленкой помечай — кого уже покормила.

— Смотри! — говорит одна. — Тройняшки. И как она с ними справляется?
— Ну, видишь же — идет. Не умерла еще.

— Наш паровоз вперед летит!
В самый кульминационный момент соседи стучат по стояку. Я их понимаю. Время-то — половина пятого утра…

— Ой, бедная, бедная….
У мужчин:
— Какой мужик молодец! Поздравляем!



Помню, как плакала с досады, когда на улице мамашки с колясочками обсуждали очередную серию сериала или приглашали друг друга на чай — посплетничать. Такая зависть брала!

— Какая ты счастливая, у тебя дети любые фрукты едят. А мой Данилка от всего нос воротит. Я к нему и так, и эдак…
Советую ей нарезать фрукты на поднос и принести. Мои, как только увидели яблоки, груши и апельсины, наперегонки бросились к подносу. Данилка вначале удивленно стоял в стороне, а потом тоже подбежал и начал набивать рот фруктами. Три минуты — и поднос пуст.
Мы с подружкой засмеялись, вспомнив, что все это уже видели в мультике о многодетной обезьянке.

— Можно вам стульчик предложить? — усатый дедушка, похожий на Чапая, подвигает мне табуретку. — Это вам — клубничка свежая, прямо с огорода. Вам витаминчики ой, как нужны.
До слез приятно.


— Дети, купаться!
Действует безотказно. Как на собак команда: «Гулять!» Скидывая одежду, бегут в ванну. Замочу малышей, переверну тазик вверх дном, сяду и отдыхаю. Детки плещутся в воде, моют друг другу голову, временами выливая на меня воду. Но когда ноги гудят, в голове тучи и гром — не все ли равно?
Один раз выбежала из ванной к звонившему телефону. Через 10 минут возвращаюсь — мама дорогая! Коридор в воде: мои горе-пловцы вычерпали всю воду из ванной. И, танцуя что-то похожее на румбу, хлопают в ладоши.
Вот и отдохнула мамочка!

— Ой, ну мы к вам пришли посмотреть! О вас же столько разговоров! — с такими возгласами входили ко мне электрики, врачи и совершенно незнакомые люди, пришедшие посмотреть на малышей.
Но чем старше становились детки, тем броня у меня крепчала. А моя коллекция реакций окружающих пополнялась все новыми «перлами».
Гуляем в парке, в сторонке — пожилая парочка рассматривает нас:
— Мальчики, наверное, погодки! А девочка, девочка, какая-то азиатка. Удочерили они ее, что ли?

— Таких женщин… уважаю!

— А скидку дадите?
— Только для опта.
— Так у нас и есть опт. У нас тройняшки.
— А??!!! Ну, конечно! Три процента.

Мама у нас Маня. Она, как взрослая, заботится о братиках: вначале отдаст бутылочку с водой, кусочек печенья или яблока Саше или Сереже, и только потом попросит себе. А как трогательно, когда она, совсем малышка, старательно помогает мне надеть колготки или валенки братикам! И всегда просит у меня дать ей помыть посуду или полы.
Саня — это папа. Он главный во всем. Отбирает у брата и сестры все новое. Вначале рассмотрит сам, а после отдаст Сереже. Он знает в квартире все. Попросишь его пропылесосить, он тут же выкатит пылесос, всунет вилку в розетку, нажмет кнопку и давай шуровать. Вся бытовая и музыкальная техника на нем. Если Сережа кричит «не по делу», закрывает ему рот рукой или шлепает его по попке, как это делает папа.
Утром папа нашел «кучку» за горшком с цветком. Грозно спрашивает:
— Кто это сделал?
Тишина.
— Да ты Саню спроси. Он все знает.
— Саня, это кто натворил?
— Сесёеса. — Показывает на обкаканного братика Саша.
Между Маней и Саней особая любовь. Маня зажимает Саню в уголке и давай нацеловывать. Нежные чувства к Сереже она так не выражает.
Сережа — это малыш. Он покорно отдает все игрушки Саньке. Самая любимая его игра — в лялечку. Мы с Сашей и Машей пеленаем его, кормим молочком из сосочки, поем колыбельные. Серега в восторге. А Саня и Маня очень серьезны.

— Где мой драгоценный? Да мы с тобой поедем к морю, — и давай целовать.
Дед уходит домой, а Саня и Маня устраивают потом Сереге «темную». Колошматят его. А потом стоят в углу и орут от горя хором.

— Даша, ты сейчас стоишь? Тогда сядь. Мы тут тебя назначили исполнительным директором Фонда имени Виктора Астафьева, — «радует» меня бывший босс с телевиденья.
— ???
— Дорогая, не волнуйся. Я знаю, что ты по ночам пишешь сказки и статьи для газеты. И что у тебя трое пятилетних деток.
— Им еще полутора лет нет.
— Ну…. Да, ничего! Ты у нас славная женщина, всегда отличалась пробивным характером. Я знаю, что ты не подведешь. Скоро выборы в горсовет, так мы тебя и туда запишем. А что? Мать-героиня, лауреат Астафьевской премии, журналист, исполнительный директор… На ура в народе пройдешь.

— Я орел, орел! Коршун, как слышите? Прием.
Что-то в этом роде.
Дети не оставляют меня ни на минуту. Воспринимая телефон как игрушку, они окружают меня, вырывают трубку, дергая за шнур.
— Добрый день, с вами разговаривает директор фронта… Ой, фонда.
— Дя— ду!! Дя-ди! Дю-дю! Ку-кю! Хрю-хрю! — кричат наперебой мои галчата.
— Что у вас там происходит? Какого фронта? Я вообще с кем разговариваю?

Дети послушно лезут в кроватки, натягивают на глаза одеяла и засыпают. Такое радикальное новшество появилось недавно. После того как мы с мужем заработали болезнь — нехватку какой-то жидкости в суставах.
— Вы что, на заводе оба работаете? У станка? — поинтересовался врач.
— Да нет, мы просто поочередно по два-три часа деток уакачиваем.

— Да, старушка, что-то помято выглядишь!

— И в каком таком отделе ребятишек продают? — интересуются покупатели.

Комментариев нет:
Отправить комментарий